Все на праздник Эригоны Жрицы Вакховы текли;

Ветры с шумом разнесли Громкий вой их, плеск и стоны. И. Н. Батюшков. «Вакханка»

нтичная мода», о которой речь шла выше, с 1794 года распространя­ется по всей Европе и, по сути говоря, открывает историю костюма XIX века.

Несмотря на то что европейских монархов ужасали события во Франции, мода пе­решагнула политические и географические границы и вместе со своей союзницей — торговлей беспрепятственно прошла по всем европейским странам. В Англии она проявилась несколько более сдержанно, не в таком откровенно оголенном виде; в Гер­мании, наоборот, с некоторой нарочитой грубостью. В России поначалу, несмотря на суровый климат и длинную зиму, довольно точно скопировали эту моду.

Театральный художник хорошо знает, что простота костюма не есть его упроще­ние. Кажущаяся простота костюмов начала века обманчива. Она не дает права, хотя

это часто, к сожалению, делают в театре и кино, собрать пря­мое полотнище под грудью на сборку и утверждать, что это костюм Татьяны Лариной. Современники этой моды апел­лировали к прямым ассоциациям идеала легкости и грации, называя женщин «нимфами и богинями», хотя эта ассоциа­ция достигалась не божественным преображением, а искус­ными руками и безупречным вкусом швей и портних.

Вигель, друг Пушкина, в своих воспоминаниях говорит, что на балы той эпохи можно было глядеть, как на велико­лепные древние барельефы или этрусские вазы.

«Московский меркурий» в 1803 году писал, что «в ны­нешнем костюме главным почитается обрисование тела. Ес­ли у женщины не видно сложения ног от башмаков до туло­вища, то говорят, что она не умеет одеваться или хочет отличиться странностью. Когда нимфа идет, платье искусно подобраное и позади гладко обтянутое, показывает всю иг­ру мускулов ее при каждом шаге…».

Платья делались из гладких, тонких, преимущественно белых тканей: муслина, батиста, крепа, перкаля или кисеи (рис. 157). Они могли быть гладкими или с украшениями и каймой из лент и гирлянд цветов по подолу. Длина платья ос­тавляла открытой ступню, обутую в сандалию (рис. 158). Дви­жения в таких платьях приходилось делать плавные, не суту­литься, не горбиться и не размахивать руками, расслаблять кисти рук и округлять локти. На уроках танцев особое внима­ние уделялось походке, реверансам, постановке корпуса.

Особо надо было уметь драпироваться в шаль, которая стала неизменным спутником легкого туалета, особенно в России: перекинуть шаль на одно плечо, на оба, через плечо и закинуть на грудь, закинуть на спину, грациозно закутать­ся и выполнить много других движений вплоть до танца «па де-шаль», о котором упоминается в «Войне и мире».

«Наряду с "греческой" модой начинает появляться "рим­ская", "турецкая". Роскошь и любовь к новому дошли до та­кой крайности, что женщина, одетая по-римски, стыдится принимать гостей своих в комнате, убранной во француз­ском стиле; когда хозяйка одета гречанкою, тогда и мебель греческая, когда она в турецкой шали, тогда мягкие диваны покоят ее прелести и богатые восточные ковры лобызают ее ноги» («Московский меркурий», 1803 г.).

Начало века характеризуется господством моды во всех областях жизни — не только в костюме, но и в привязанностях, вкусах, обстановке, украшениях, литерату­ре и театре. Приведем для примера модную страничку из «Вестника Европы»:

«О костюме: …косынки на груди перевязывают крест-накрест и употребительней­шие из них суть маленькие турецкие, кисейные или шелковые, с турецкими же кай­мами или бахромой; главные цвета лиловый, амарантовый, вишневый.

Вышивки. На зимних платьях вышивают разными шелками пятнышки или цве­ты или же по этрусскому рисунку.

Ткани. Гладкие материи вообще посвящены утреннему туалету и употребляются для неглиже, когда не надевают вышитого платья.

Отделки. С некоторого времени вошли в моду стальные вещи. Шпажные эфесы, граненые перлы, часовые цепочки, банты на шляпах, пуговицы и пряжки по боль­шей части делаются из стали…

Даже платья вышиваются серебром и сталью. Эта новая мода всем очень понра­вилась… и сталь с некоторого времени заняла место серебра и золота во многих купе­ческих лавках…

Музыкальные инструменты. Нынешние щеголихи полюбили старину, начиная от табуретов и даже музыкальных инструментов. Модница, которая на чем-нибудь иг­рает, всячески старается остерегаться иметь у себя гитару, клавесин, пиано, арфу — все это слишком ново; надобно непременно, чтобы арфа была похожа на лиру, а вме­сто гитары стараются достать лютню…

Коляски. Мода произвела страшную революцию в одноколках и колясках: первые делаются чрезмерно высокими, а последние чрезмерно низкие».

В работе над историческим спектаклем очень важно проникнуть в атмосферу его времени, чему помогает изучение подобных текстов, раскрывающих подробности быта.

Очень хочется напомнить читателю, что даже среди рьяных последователей моды всегда были приверженцы той или иной ее крайности, приверженцы собственных про­явлений фантазии и, наконец, люди пожилого возраста, стареющие вместе с костю­мами, свидетелями их славы, красоты и молодости. Особенно это бросалось в глаза в многолюдных собраниях, на гуляньях и на балах, где бальные и парадные туалеты во­площали в себе как бы несколько исторических эпох. «Старики — отставные сановники екатерининского времени князья Юсупов, Куракин, Лобанов, Долгоруков, Лунин и дру­гие — являлись в жабо, камзолах, чулках и башмаках, а которые и с красными каблука­ми как неоспоримой привилегией дворянства в XVIII веке. Княгиня Прасковья Михай­ловна Долгорукова одевалась до старости (ум. в 1844) как при Екатерине II»[37].

Помните, у Грибоедова: «…все девушкой, Минервой? Все фрейлиной Екатерины Первой?»

«…Второе поколение придерживалось моды начала столетия. Наконец, молодежь одевалась по последней парижской картинке…» (Журнал «Старые годы», 1908 г.).

Несомненно, эта историческая справка как нельзя лучше может иллюстрировать сцены бала у Лариных, у Фамусова, сцену бала в «Пиковой даме», в «Войне и мире». Соседство старого, среднего и молодого поколения всегда выглядит как наглядная иллюстрация бренности и недолговечности вкусов, увлечений и моды.

Для того чтобы внимательно проследить за всеми нюансами гибкого изменения моды, обратимся за справками к истории. Период Директории (1795—1799) знаме­новал развитие классического костюма и шествие этой моды по всем странам Евро­пы. Наступивший в 1799 году период Консульства, а с 1801 года — пожизненного консульства Наполеона резко изменил «демократические» свободы времени револю­ции. Организация консульского двора вначале была чисто военной и грубоватой, но за очень короткий промежуток времени сабля и сапоги были вытеснены шпагой и шелковыми чулками. Вопрос о костюме стал важным. Кто хотел угодить первому консулу, тот носил волосы в сетке и пудрился. Сам Бонапарт избегал пудры и носил волосы, как раньше, «но он поощрял эти мелочи, все это обезьянье подражание старому порядку, вообще все то, что могло превратить его сановников и генералов в придворных…» (Лависс и Рембо. «История XIX века»).

Любопытным документом, опубликованным в «Вестнике Европы» за 1803 год, яв­ляется следующее письмо из Парижа: «Вы уже знаете, что нас представили консулу в Тюильри… о чем скажу вам несколько слов… В середине зала стояли два ряда кресел, на которые садились иностранные дамы, приезжающие обыкновенно с женами по­слов своих. Все были отменно нарядны, а всех более русские и польки: в бархатных платьях фиолетового, темно-зеленого и лилового цветов с золотым широким шить­ем… На девице Лористон и других придворных дамах были кисейные белые платья и богатые турецкие покрывала, это называется здесь утренним нарядом… » В диплома­тическом и придворном мире очень строго придерживаются протокола об одежде парадной, приемной, для утренних приемов, вечерних приемов и балов. Представи­тели каждой из стран одеваются соответственно. Вещественным подтверждением не­зыблемости монархической державы России и Польши был, по-видимому, женский персонал посольского корпуса в тяжелых бархатных платьях, хотя в самой России носили платья по моде «античной».

Тонкость и сложность такого рода официальных туалетов особенно важна в пье­сах исторических («Война и мир», «Полководец Кутузов» и др.).

С провозглашением Наполеона императором, а Франции — империей искусство было поставлено в зависимость от нового порядка. Наполеон мнит себя тонким цени­телем искусства, даже немного поэтом и рассматривает искусство прежде всего как средство прославления своих военных успехов и своей власти. Провозглашая Первую империю хранительницей завоеваний революции, военная диктатура Наполеона по­ложила в основу искусства классическое наследие, но «влечение к прекрасному идеалу

и к гармонической личности заглушается громом пушек, мыслями о славе римских цезарей. Искусство служит не про­буждению чувства свободы, оно призвано скорее подавлять человеческое сознание своим тяжеловесным величием…»*.

Моде Франции перестали подходить простота и скром­ность «греческих» одежд. Величие монархии должно было освещаться блеском двора. Тяжелые шелка и бархат Лиона, слава отечественной промышленности, за восстановление которой так ратовал Наполеон, плотно укрыли недавних «нимф и богинь». Красный и синий, цвета царствования Лю­довика XIV, восстанавливались Наполеоном. Тяжелые ткани расшивались массивным античным орнаментом — пальмет­тами и меандром, и эта вышивка золотым каскадом окружа­ла тяжелые трены и подолы придворных платьев. Головы венчались драгоценными диадемами, чалмами и тюрбанами из кисеи, бархата, газа или ярких турецких тканей. Бальные платья получили съемные шлейфы, которые можно быстро снимать, чтобы принять участие в танцах. Мужчинам полага­лись форменные мундиры, присвоенные тому или иному уч­реждению, где они служили; желавшие понравиться импера­тору, любившему роскошные костюмы, надевали бархатные и атласные кафтаны, богато вышитые шелками.

Становление в костюме стиля ампир было безболезнен­ным и компромиссным переходом от одной формы к дру­гой: прочно установившиеся пропорции оставались незыб­лемыми, а сущность трактовки формы менялась. Исчезли легкость ткани и легкость силуэта, текучесть формы и мяг­кий трен, так украшавший стройные фигуры; платья и весь силуэт приобрели сухую четкую геометричность. Лиф де­лался жестким, высоко подымал грудь, затянутую в корсет. На подоле юбки располагались аппликационные украше­ния («гарнировка») из гирлянд цветов, листьев, колосьев, веточек ландыша, уже не плоских, как в 1800—1802 годах, а объемных, наложенных сверху. Очень короткие рукава платьев заставили прибегать не только к помощи шалей и шарфов, но и к более существенным утеплителям. Из Анг­лии модницы получили и название, и сам туалет — спенсер (рис. 159), по имени министра, кутавшегося в короткий

с обрезанными полами фрак на вате. Это была коротенькая жакетка, повторявшая размер лифа платья и утепленная ме­хом и подкладкой, из бархата, сукна, шелка и шерсти; отде­лывалась она шнурами, пуговицами, бейками и тесьмой с большим вкусом и разнообразием.

Глубокий вырез платья могли прикрывать шемизеткой — коротенькой манишкой (рис. 160). Надевали и канзу — на­кидку из прозрачной ткани с воротником и длинными конца­ми, скрепленными крест-накрест на талии. У мужчин позаим­ствовали редингот. Затем в гардеробе верхних вещей стали появляться пальто: на меху — витшура и дульеты — на вате.

Употребление шемизеток и канзу — превосходная на­ходка для костюмера. Этими маленькими, но кокетливыми и броскими деталями можно заменить переодевание. В од­ном акте платье надето с канзу, в другом без. Можно канзу делать из дешевого метрового кружева, из капрона гладко­го, из капрона цветного, из тюля с аппликацией; можно на­клеить кусочки накрахмаленной ткани, имитируя старин­ные тюли с аппликацией; можно канзу сделать одного цвета с платьем и можно контрастного, в тон и т. д.

С 1806 по 1809 год женщины света особенно злоупотреб­ляли драгоценностями. Они носили кольца на всех пальцах, по нескольку часов с пестрыми эмалевыми крышками, об­матывая их длинные цепочки несколько раз вокруг шеи. Тя­желые подвески массивных серег оттягивали уши, а масса браслетов различной формы охватывала руки. Но так же, как и весь костюм, ювелирные украшения видоизменялись в зависимости от моды, и манера их употребления согласо­вывалась с назначением костюма. В XIX веке драгоценности надевались главным образом к бальным или торжествен­ным туалетам. Их количество и форма всегда отчетливо видны на портретах, ибо драгоценности являлись сослов­ной, фамильной и личной гордостью богатых людей и предметом тщательного воспроизведения художниками.

В период Отечественной войны 1812 года в России начи­нается патриотическое движение: реабилитируется русская речь, изгнанная из дворянского обихода, вспоминаются за­бытые обычаи и обряды.

Европейская мода приобретает в России русский акцент, модные платья начинают носить на русский манер, подражая
старинному сарафану и рубахе (рис. 161а). После того как пала империя Наполеона и союзные войска вошли в Париж, мода проявила «максимум патриотизма», и женские шляпы приобрели формы военных касок, русских киверов с ма­ленькими полями и высокой тульей, украшенной белыми петушиными перьями и султанами, токов а-ля полонез, ав­стрийских шляп, фуражек, шляп в виде рыцарских шлемов с забралами (рис. 1616).

Так, примерно к 1814 году исчезает последний намек на остатки классицизма и мода вступает в следующую фазу.