нтичная трагедия и комедия не сходят со сцены и экрана. И опыт, накоп­ленный за многие годы, является лучшей школой искусства костюма. Поз­волю себе остановиться на некоторых из них. «Антигона», черно-белый фильм, Греция. Фильм снят на натуре с естественным антуражем суровой природы гористой местности с ее вечным, незыблемым ландшафтом. Хор — в исполнении женщин-крестьянок — всегда во все времена с измученными заботой и трудом ли­цами и руками. Только они выступают из темных складок плащей и покрывал, оку­тывающих их скорбные фигуры — олицетворение вечности человеческих страда­ний. Антигона аскетична в своем из грубой мешковины хитоне, обтекающем ее непоколебимую фигуру скорбными вертикалями складок. Картина костюмирована со строгим приближением к формам вечным в своей обобщенности и по мере воз­можности не имеющим конкретного адресата.

В таком же качестве была решена и «Антигона» Ануйя в драматическом театре им. Станиславского. Черное платье без времени и возраста маленькой Антигоны прикрывает ее хрупкое тельце и скрытую в этой скорбной оболочке огромную лю­бовь. Современный автор, современное прочтение, стремление дать внешний образ «притушенным», что усиливает идею внутреннего вечного горения, всепобеждаю­щей уверенности в своем долге и его исполнении.

Другую трактовку мы имеем в декорации фильма «Спартак» — цветном, ши­рокоэкранном, где экран представляет собой живописные ожившие полотна батальных сражений, изображений светской жизни Рима и его государственных уч­реждений. В массовых сценах актеры одеты в белоснежные длинные туники с рука­вами и наброшенными на левое плечо шарфообразными паллиумами — плащами, имитирующими тогу. Даже в условиях современного кинематографа, способного на невозможное, изобразить тогу или носить ее, пусть фальшивую, изрезанную и сши­тую, не представляется возможным. И плащи, окантованные красной пурпурной полосой (признак сенаторского звания), с левого плеча спускаются овалом к право­му колену, обвивая его и возвращаясь через спину в исходное положение на плече. Сколотый и укрепленный, он не мешает резким движениям, азарту спора, в кото­рый погружены сенаторы.

Трудно отойти от скульптурного эталона — он единственный свидетель времени и слишком совершенен, а поэтому недосягаем. Но художник, отойдя от образца, мо­жет всегда найти свое решение, не нарушая образного строя действительности.

Так вершится искусство театрального преображения — слепое следование исто­рии невозможно и ненужно. Подобно тому, как обычное платье, будь оно сделано самым прекрасным образом, всегда теряется со сцены, его прообраз, исполненный,
может быть, и хуже с точки зрения технологии «изнанки» и из ткани, негодной для быта, будет смотреться со сцены с большей достоверностью и убедительностью, ибо законы сценического изображения имеют свою силу и диктуют свои правила. Поэто­му знание истории только облегчает и помогает творческой самостоятельности художника по костюму, освобождая его от этнографических обязательств по отно­шению к истории… Она им воссоздается через его, художника, собственное видение, и, если это видение вошло в спектакль и его режиссерскую трактовку, оно убедит зрителя и доставит ему эстетическое наслаждение.