Это был век абсолютизма и расцвета дворянской культуры, век искусства, отмеченного печатью торжественности и высокопарности.
«Возбуждать удивление — задача поэта на земле; кто не может поразить, пусть станет конюхом!» Этот век выдвинул тип нового художника — придворного виртуоза, призванного создавать средствами своего искусства прежде всего ослепительное зрелище. Портреты придворных как бы концентрируют признаки своего века — все в них носит подчеркнуто нарочитый характер: и великолепный костюм, и величественный жест, и торжественная поза, и театральный фон. «Человек как бы утопает в знаках отличия и атрибутах, он стремится импонировать зрителю всем, чем только возможно,— тяжелым париком, гордой осанкой, властным взором, дорогими узорными тканями, эффектно и небрежно запахнутым плащом, драгоценными кольцами, серьгами, ожерельем…»[29]. Это не просто человек, это вельможа; его поза, его костюм говорят о его великолепии, о том, как дорого стоит этот господин! Вся бурная и сложная жизнь народов Европы отразилась в костюме, создала свои определенные типажи.
Центральной персоной этого времени становится солдат. Ему посвящены гравюры, передающие во всем великолепии бравую выправку и лихой взгляд. Солдаты хохочут с портретов Франса Гальса, кокетливо или самодовольно располагаются в картинах Броувера Терборха, Теннирса.
Класс буржуа, богатые ремесленники, многочисленная челядь также приобщаются к моде настолько, что вынуждают дворянство просить защиты. «Стоит возникнуть какой-либо новой моде, как появляется клеймящий закон, которым ее величество вместе со своим достопочтенным советом устанавливают ограничения в одежде для разных сословий…» — писал Стаббс, современник Елизаветы Английской, в специальном сочинении «Анатомия злоупотреблений».
Стали появляться модные изображения и модные листки, где указывались названия цвета и ткани, из которых надлежало шить костюмы. В середине века вышло
первое модное издание «Меркур талант»[30]. С его появлением мода могла путешествовать из страны в страну. С середины века диктат моды перешел к Франции и остался там по сей день.
С точки зрения театрального художника XVII век — неоценимая историческая «гардеробная», где костюм сам является указателем.