Говоря откровенно, я ищу Лишь изящество, грацию, красоту, Мягкость, вежливость и веселость — Словом, все то, чем дышит чувственность Или игривость.

Все это без лишней вольности,

Все это под покровом, которого требует Придирчивая добродетель…

Нирон. Франция

женственными чертами лица.

Это не мыслящие мужи, а знатоки блестящих компли­ментов, искристых каламбуров, поверхностных, но изящ­ных стихов. Исчез «олимпийский» парик, маленькая головка в пудреном парике делает юношу женственным (рис. 119) и старика молодым. Их мягкие движения наполнены танце­вальными ритмами, боком они опускаются на мягкие кресла с тонкими изогнутыми ножками или полулежат в кокетли­вых позах на канапе и кушетках.

Даже величественные троны превращаются в кресла, ох­раняемые легкомысленными амурами. Комнаты миниа­тюрны, рассчитаны на интимные беседы. Стены прикрыты ветвями прихотливо извивающегося орнамента (рис. 120). Излюбленным цветком становится роза, модными тона­ми — мягкие пастельные тона.

Женщины исполнены грации и элегантности. Корпус за­тянут в тончайший корсет, и, как стебель, выглядывает из чашечки панье маленькая ножка в ажурном чулке, открыва­ется по щиколотку из-под легко вздымающейся юбки. Пуд­реные маленькие головки уравняли возраст — всем женщи­нам не меньше двадцати и не больше шестидесяти.

Прелестный беспорядок в туалете Вдруг создает одежды своенравье.

Батист, как бы в рассеяньи изящном Наброшенный на плечи; кружева Заблудшие, то там, то здесь порхая,

Порабощают алый цвет корсажа….

Волны пленительно бегут по бурной юбке,

Завязаны беспечно туфли; в этом Такая необдуманная тонкость!*

Прозрачность цветовой палитры, грация и изящество, построенные на аллогизме формы,— вот средства, которы­ми оперирует искусство костюма в создании нового желае­мого идеала моды.

Новые по внешнему облику персонажи наполнили пьесы мастеров любовной интриги Мариво, Бомарше, Вольтера, а талант живописцев — Хогарта в Англии, Пьетро Лонги

в Италии, Ватто, Буше, Фрагонара, Лиотара и Ланкрэ во Франции — закрепил навеч­но эталон прекрасного в легкомысленном веке.

В этот период не было недостатка в великолепных портретистах. Д. Левицкий, один из лучших русских живописцев, оставил замечательную галерею не только жен­ских, но и мужских портретов. Его живописный талант и мастерство в изображении костюма — неоценимая сокровищница для художника театра и актера. Ф. Рокотов, а в конце XVIII века и В. Боровиковский с необычайной поэтичностью отразили пси­хологическое состояние личности, вплетая в характеристику детали костюма, орга­ничные данному лицу и времени написания портрета.

В XVIII веке получает широкое развитие торговля со странами Востока, откуда поступают китайский фарфор, персидские ткани, мебель, безделушки, определив­шие вкус законодателей моды. Тема Китая вторгается в область костюма в виде изо­бражения на тканях новых форм цветов и растений. Все это вместе получит название «китайщина» — шинуазери.

Аристократический идеал внешнего облика, сформировавшийся в первой чет­верти XVIII века, просуществовал еще шесть десятилетий. А мода, выразившая этот идеал, с необычайной быстротой облетела все страны Европы.

Родившись в среде аристократии, мода уже не принадлежала только ей. Вырос но­вый класс, пока еще не имевший политических свобод, но уже располагавший первен­ством в общественном звучании для государства. Буржуазия не допускалась к участию в государственных делах и ютилась в тесной деловой части города, в ее домах хозяйни­чали добродетельные женщины. Они смотрят на нас с небольших полотен Шардена, ча­родея простоты и обыденного. В волшебном сиянии его сдержанной цветовой палитры стирают они белье, разбирают снедь для обеда, следят за первыми каракулями своего малыша. Их туалеты скромны и изящны. Чепцы, рукава, малейшая складка переданы Шарденом с энциклопедической достоверностью и талантом великого живописца.

Буржуа становятся потребителями моды, снимая с нее придворную экстравагант­ность и привнося близкие их духу рационализм и сдержанность. Мода получает свою вторую жизнь, и теперь уже надолго будет утвержден термин «буржуазная мода».

В XVIII веке мода, проникнув в деревню, наложит печать века на сельский кос­тюм, как мужской, так и женский. Эти формы, застыв, дошли до наших дней в неиз­менном виде, но уже как народный костюм. Многое в свою очередь придет в моду из деревни: например, шляпа, которая и получила название «молочница», шарфы-гал­стуки, передники и чепцы, свободные корсажи, платки (рис. 121).

Многогранность общественно-политической жизни второй половины XVIII века не замедлила сказаться и на формах искусства и, конечно, костюма.

Во Франции во второй половине XVIII века, в период быстрого прогресса науки и вос­торженного увлечения ею, в период роста промышленности и развития хозяйства, в пере­довых слоях общества постепенно складывалась уверенность в необходимости коренных изменений в общественном порядке. Философские идеи Руссо становятся знамением

века: «Человек рожден быть свободным, а между тем он всюду в оковах…», «…Всякий гражданин праздный — богатый или бедный — плут…» Свою книгу «Эмиль» Руссо посвящает пока­зу облагораживающего влияния общения с природой как главного фактора воспитания.

Идеал такого общения человека с природой, граждан­ских добродетелей и физической красоты искали в антично­сти, тем более что в это время велись раскопки Геркуланума и Помпеи, представившие удивленному миру совершенные образцы искусства.

Мы не знаем точно, кто первым из портных проникся почтением к идеям Руссо, мы не знаем первого заказчика, который попросил своего портного создать костюм, отвеча­ющий «идее свободы», приближающей его к античному идеалу, но так или иначе начало реформы костюма было по­ложено в 70-х годах XVIII столетия. Белоснежные одежды напоминали античные туники и деревенские простые пла­тья, отложные воротники белоснежных сорочек в небреж­ной вольности раскрывали шею и грудь, мягкие шарфы опоясывали талии, тонкие муслины и вуали, простые ситцы заменяли дорогие бархат и атлас.

Мода и костюм становятся тонкими стрелками баромет­ров политической погоды и социальных столкновений, фригийским колпаком венчают как символом свободолю­бия. Недаром в период революции революционных гвар­дейцев звали санкюлотами — бесштанниками. Они носили простые длинные штаны, тогда как кюлот — короткие шта­ны — были привилегией аристократии.

XVIII век ознаменовал конец аристократической моды и провозгласил новые свободные идеи в области искусства костюма, которым суждено было осуществиться только спустя полтора столетия.