Плащ хлена — плотная грубая ткань, упоминается в текстах как плащ зимний, одеяло, в которое кутались от холода. Так

же называется обильно драпированный плащ. Плащ-хлена по размеру меньше гиматия, на одну треть отогнутый, застегивается на одном плече, проходя под левой рукой. В такую хлену задрапированы коры Парфенона, которые представляют собой образец разнообразия в однооб­разном способе управления тканью. «Собрание этих ста­туй в музее на Акрополе,— пишет Боннар,— похоже на группу манекенов, приготовленных к показу со свободным и вольным выбором платьев, предназначенных для этого показа. Но выбрал их не случай, а художник. В типе Коры для него главное — изучение не анатомии, но сложной драпировки. Складки одежды бесконечно разнообразные в зависимости от материи, стиля туалета, той части тела, которую эта одежда прикрывает. Ее назначение состоит в том, чтобы угадать форму тела и вместе с тем прикрыть его..»[18] (рис. 29 а-г).

Плащи набрасывались на голову и мужчинами и особен­но женщинами. Последние использовали как покрывала от­ворот пеплоса, спускавшийся на спину.

Что касается украшения головы, то по иконографии из­вестны два рода шляп — соломенная с круглыми полями, одеваемая мужчинами и женщинами, и круглая войлочная шапочка, носимая на затылке мужчинами,— пилеус.

Чаще всего женщины и мужчины изображены с непо­крытыми головами, с разнообразием красиво расположен­ных кудрей. На вазовой живописи изображены головные повязки и главным образом украшенные прически. В спек­таклях греческих театров, которые гастролировали в нашей стране, и хор и персонажи всегда выступали с покрытой го­ловой, и головные повязки, наколотые по прихоти художни­ка, оставляли впечатление полной гармонии с драпировкой костюма. Сандалии и прически приводятся в иллюстрациях и в комментариях не нуждаются, тем более что мужские при­чески очень близки к тому, что последнее время украшает го­ловы и лица мужчин Европы; то же самое относится и к жен­ским волосам. Усложненные прически и убранство головы украшениями в трагедиях греческой классики неуместны, и если в созданных фильмах и спектаклях присутствуют, то

только как укор вкусу художника и урон общему ключу представления. Зато в комеди­ях Аристофана, где образная сторона персонажа гротескна, такая форма украшений правомерна.

Мы не можем догадаться об истинной форме и применении того или иного вида прически. Но в греческой скульптуре, как правило, украшений нет, тогда как вазовая живопись изобилует примерами. Высокий вкус художников Эллады, оче­видно, имел повод сохранять целомудренность в украшениях и обращаться за прекрасным к другому источнику — к разнообразию расположения групп волос в прическе.

В сценической трактовке костюмов мы наблюдаем и появление рукавов в хито­нах — узких и длинных (Креонт в «Антигоне» в театре Эпидавра одет в длинный хи­тон с рукавами). Такая «неточность» не несет беды. Если в трактовке образа актеру нужно прикрыть руки — их оголение мешает какой-либо внутренней убежденности, рукава не будут заметны даже искушенному зрителю — вернее, он их примет как должное.

В костюмах спектаклей современных театров мы видим широкие пояса, поддер­живающие тяжелую форму складок одежды.

Каждый спектакль, если он решен художником, понимающим и знающим антич­ное искусство, всегда приносит что-либо новое в трактовку формы, и если это под­линное искусство, то оно может быть принято как школа античного театрального ко­стюма. Ибо, еще раз повторим, античный костюм — это умение извлекать из его складок качества эстетические. Такая возможность безгранична, как безграничны фантазия и воображение, соприкоснувшиеся с искусством.